Ночной корабль: Стихотворения и письма — страница 1 из 64

Ах, Мария, как ты, Горькая, горька.

Что за имя подарили нам века.

От Распятья, эшафота, от пустынь

Подползает, расстилается полынь.

В день крестин, стуча крылом в иконостас,

Молят ангелы-хранители за нас:

Мы ведь бывшие Марии, Бог-Господь;

Больно вспомнить нам измученную плоть. –

Но горька вода купельная тоской,

Значит, надо, чтобы жизнь была такой.

Вот моя трава.

Я не щит, не льва,

Не орла, не серп

Заношу в мой герб:

Из глухих пустынь

Приползла полынь

И цветет гербом

Над печальным лбом.

Но когда взалкал,

Никогда бокал

Не бывает пуст

Для горчайших уст.

Слаще мед стократ

Для того, кто рад

Хоть на миг спастись

От полыни – ввысь.

Что вы любите на свете?

Мать? Богатство? Жениха?

Нет. В сегодняшнем сонете

Два стиха.

Для кого же эти строки?

Кем они вдохновлены?

Так… Скользила по осоке

Тень сосны.

Умерев, из ваших песен

Что оставите в веках?

Что в веках оставлю? – Плесень,

Пыль и прах.

Улиточка, улиточка,

Бродячая кибиточка,

Не ты ли мне сестра?

Туманом дни окутаны,

И все дороги спутаны,

Пройденные вчера.

Улиточка, улиточка,

Едва заметна ниточка –

Твой след в траве густой.

Чуть солнце заалеется,

И ветром след развеется,

И скажет смерть: Постой.

И на земле не вспомнится

Улиточка-паломница

С котомкой на спине, –

Моя душа безродная,

Ступенька переходная

В Твоем, о Боже, дне!

Отчего огонь дрожит.

И струится, и бежит,

Быстрой дрожью грея тьму?

Или холодно ему?

Столько надо света дать,

Стольких в мире согревать.

Что уходит всё тепло

В торопливое крыло.

Прав огонь или не прав,

Если, всё другим раздав,

Допылав, поникнет он

В уголь, в пепел, в вечный сон,

До конца пребыв огнем

В смертном холоде своем?

Подслеповатое окно,

Да комната в четыре метра –

Вот жизнь моя. И я давно

Забыла шум лесного ветра.

Оборван день мой, искалечен,

Как неоконченный рассказ.

Но почему в нем каждый час

Такою музыкой отмечен?

Она одна придет, наверное,

В холодном сумраке разлуки

И мне на грудь положит верные,

Неизменяющие руки.

Я буду тихой и оставленной

Смотреть в туманное оконце

На запад, в золоте расправленный,

И на малиновое солнце.

Как древний образ в темных трещинах,

Мое лицо застынет скоро,

Но подождет шагов обещанных

По шатким доскам коридора.

И сосчитав ступени лестницы

К черте дверей моих забытых,

Она войдет в плаще кудесницы,

В сияньи глаз полузакрытых.

Не ей ли быть моей сиделкою,

Склоняясь бережно к кровати,

Когда часы безмолвной стрелкою

Укажут смерть на циферблате?

И я, вступив на путь таинственный,

Где ветер бездны гасит счастье,

Приму из бледных рук Единственной

Стиха последнего причастье.

У меня, на дне шкатулочки,

Камень с солнечного берега;

Он зеленый, с белой крапинкой,

С чуть заметною царапинкой.

У других – ларцы с запястьями

И с прабабкиными кольцами,

Рядом с тайнами сердечными

Да цветами подвенечными.

У меня же – только камушек,

Он пропитан солью горькою,

Дождь звенел над ним стеклярусом,

Шелестел, играя парусом,

Говорил о дальних странствиях,

О русалках в черном жемчуге,

И на камне море синее

День и ночь чертило линии.

Стал он пестрый и причудливый,

Как вода на солнце светится.

Стоит в сумерках прислушаться –

Слышно – где-то волны рушатся…

У меня, на дне шкатулочки,

Не смарагды, не карбункулы:

Только камень с белой крапинкой,

С чуть заметною царапинкой.

О эта женщина,

Такая же, как все:

Рот полумесяцем,

И невеселый смех,

И смутных крыльев проблески,

Но вниз влекущий страх,

И вечно поиски

Впотьмах, впотьмах.

Мне этой женщиной

(Она как дым прошла)

Не жемчуга завещаны,

А только два крыла.

Сказала: Вспыхни заревом,

Птенец мой, полетев!

Лететь заставила,

Сама – сгорев.

Я больше ничего от встречи не ищу,

И стала цель моя давно невероятной.

Охотник райских птиц, я уроню пращу,

И птицы полетят над тишиной закатной.

Ни к светлым волосам, ни к звездному плащу

Я рук не протяну в хвале тысячекратной,

Но только помолюсь и горестно прощу

Пустынные глаза и голос невозвратный.

И если ты ушла без ласкового слова

И сбросила меня безбольно и сурово,

Как лишнюю слезу с подкрашенных ресниц, –

То дай мне у конца твоей чужой дороги

Поклоном проводить к воротам вечным дроги

И знать, где ты лежишь, чтобы склониться ниц.

Провода, о чем поете

И какие вдаль несете

Крики боли, счастья, мести?

Провода гудят все вместе;

За верстой летит верста,

Мир как птица пролетает,

И от каждого поста

Телеграфный столб взывает:

Весть идет! Кому?.. Куда?..

Чу, не спите, провода.

Кто и где, не всё равно ли?

Ранен воин в темном поле,

Шхуну в льдах затерла вьюга,

Ищет друг по свету друга,

Или чья-нибудь рука

Словом ласковым сверкнула

И от скорбного виска

Отвести успеет дуло, –

Весть идет! Кому?.. Куда?..

Чу, не спите, провода.

Мы не спим, мы не устали.

В каждом нерве чуткой стали

Рвется, бьется птицей пленной

Телеграфный пульс вселенной.

И на страже у судьбы,

В блеске зорь, в дожде, во мраке,

Часовые слов, – столбы, –

Напряженно ловят знаки.

Весть идет! Кому?.. Куда?..

Пойте, пойте, провода!

Мне хочется молить кого-то сквозь века,

Сквозь солнце дальних дней, когда меня не будет.

Ведь через триста лет, по-прежнему легка,

Весна придет к окну, и сонный дом разбудит,

И белокурый луч заглянет в груды книг,

Старинные листы позолотив апрелем…

О через триста лет,– я вижу этот миг,-

В шкафу мои стихи с их горечью и хмелем.

Кто будет их читать, пусть слышит голос мой,

Пусть волею мечты он разрешит задачу,

И мертвая давно, я сделаюсь живой,

Такою как сейчас, когда пишу и плачу.

Пусть в музыке стихов, где снега и огня

Высокие тона поют как в небе птицы,

Отыщет он не ритм, не звуки, а меня,

И молодость мою, и темные ресницы.

Пусть я войду на миг весною в чей-то дом

И улыбнусь в окно потерянной отчизне…

Ведь я сейчас живу, как будут жить потом,

И слышу четкий пульс моей поющей жизни.

Клубится лес в весеннем дыме,

Звенит капель, синеет таль.

Помилуй, отче Серафиме,

Мою звериную печаль.

И я, как ты, из серой персти

Рожден для смерти в ночь весны;

Я тоже стар, и в бурой шерсти

Белеют клочья седины.

В твоей лачуге радость Божья,

Ты сгорблен, благостен и сед,

В разливах рек и в бездорожьи

Твоих лаптей затерян след.

Позволь мне тихо перед входом

На снег растаявший прилечь,

Ходить в июньский день за медом,

Тебя баюкать и стеречь?

Плывет в лесу смолистый запах,

И капли падают, шурша…

Возьми меня. В простертых лапах –

Моя звериная душа.